Глазами серого предела

Культ: навеки.



[...да...
...И фотограф в моей голове скажет:
- покажи мне с чего всё началось..
...и я покажу ему своё, человеческое сердце...
*вспышка*
Это была моя самая удачная фотография....
’…это была самая правдивая и больная фотография…
…это был первый и последний раз…
…моё начало, стало вечным проклятием, которое переросло в обреченность растянутую во времени.
Моё сердце когда-нибудь поставит точку.
На мне.’
На моей линии жизни.]


Посвящается Максу.


Падение одной доли домино запускает механизм цепной реакции.






- подсудимый, вы ведь знаете, что обязаны говорить только правду?
- да, кончено.
- у меня к вам один вопрос: вы обвиняетесь в убийстве пяти женщин, о которых в суде упоминалось ранее, признаете ли вы себя виновным в этих преступлениях?
- нет.
- но ведь все улики против вас. Есть прямые доказательства, с ними не поспоришь.
- вероятно, но я не совершал преступления. Я не убивал их, я приносил равновесие и давал им вечность…. Умиро…
Выстрел заглушил слова.
Выстрел, он – оборвал жизнь двоих людей.
- .. творение. Да, ты создавал их мир своим руками.
Сказал мужчина с экрана телевизора.
Я уже не первый раз пересматриваю эту запись. Стараясь найти упущенные фрагменты. Прикуриваю сигарету. Пепел падает мимо пепельницы на старый паркетный пол. В это время мужчине на видео заламывают руки за спину, предварительно забрав пистолет. Он не оказывал сопротивления. Ни на мгновенье. Удивил даже не тот факт, что он совершил убийство в зале суда и покорно сдался, а тот факт, что пока на него одевали наручники, пока испуганные присяжные – кто крестился, кто застыл от ужаса увиденного лично ими убийства человека, он – плакал. Его выводили из зала суда, он продолжал плакать. Последнее что он сказал, уже у выхода было: Я всё сделал, как ты хотел.

Доктор Вивьен Торн. Это имя было написано на папке, лежащей на моём столе. Это имя принадлежит человеку, который на видео выстрелил в подсудимого. Это имя принадлежит человеку, призванием которого было – помочь человеку понять самого себя и позволить другим людям, обрести такое понимание. Он был профессионалом своего дела. Преданный ему. Он не работал, он жил своей профессией.

Запись на экране – оборвалась. Я докурил сигарету, постучал пальцами по столешнице старого рабочего стола, подтянул к себе ближе папку, на которой красовалось имя Вивьена, и ещё раз пробежался по её содержимому.
Что подтолкнуло его убить Жерара. Впрочем, ни один здравомыслящий человек не осудил бы его за это убийство. Ведь каждый, кто был в зале суда – хотел это сделать. Правда, скорее словом, которое признало бы его виновным, чем пулей в лоб. Ведь именно этого заслуживает бывший сыщик, который зарабатывал себе на жизнь, роясь в грязном белье супружеских пар, по заказу одной из её половинок. Ища доказательства и, увы, доказывая измены. И затем, его жизнь стал судом над неверными, суд, который он совершал, будучи в одном лице и судьёй, и обвинителем… и.. Впрочем, это не так важно. Важно то, что такого в его поступках открылось Вивьену, что тот принял такое решение?
Узнать это – моя задача. Ведь тот выстрел, он оборвал и твою жизнь, Вивьен..и твою… поскольку сам ты этого уже не расскажешь. Через 4 дня после данного случая его нашли мёртвым в камере. Он оставил записку, адресованную мне. После, вскрытие показало, что смерть наступила от яда. Смертельная доза которого, была под временной пломбой у Вивьена. Как предусмотрительно, отметил я тогда сам себе, и как нелепо.
Я подошел к окну, наблюдая как несмелые попытки солнца хоть немного придать красок этому серому дню, тщетно таяли под проливной стеной холодного дождя. Осеннего дождя, который сбивал с крон деревьев разноцветную листву и кидал её под ноги прохожих, где они безвозвратно теряли свой цвет. В этой папке было письмо Вивьена, письмо, которое я уже с самого утра никак не могу заставить себя прочесть. Я открываю окно, вдыхаю сырой, прохладный воздух, выдыхаю. Слышу, как на столе – зашуршала бумага. Закрываю окно, подхожу к столу, беру записку в руки и начинаю читать:

«Патрик, Вы спрашивали, почему я пошел на это. Так вот, я просто поверил, что сердце не умеет лгать. Но разум. Разум, он вставляет палки в колёса. Он – генерирует зло. Не ради самого зла. Но так выходит.
Разум – это кукловод. И тут я понял Жерара. Он тоже пришел к этому выводу и обрезал эти нити. Когда остаётся только сердце - остаётся правда. Никакой игры.
И я захотел правды.
Игра закончилась.»

Я читал эту записку, понимая – что это ключ. И не знал, стоит ли открывать эти двери. Но… дверь уже приоткрыта, и я просто не мог упустить эту возможность.
Сделав пару телефонных звонков, я получил добро и полный доступ к делу Жерара. Мне было необходимо подтвердить свою догадку.
Листая его дело, я понял, что он был первой долей домино, которое было опрокинутым. Чёрт. Он всё продумал.
Жерар знал – он убийца, которого однозначно признают виновным, никто не будет лелеять его тело или дрожать над каждой волосинкой. Когда началась вся эта неразбериха, на его бренное тело мало кто обратил бы свой пристальный взор. Из его тела – изъяли сердце. Да-да, именно сердце. Тоже самое, что он сделал когда-то с каждой своей жертвой.
Как было ясно из отчётов дела: сторожа, чертыхаясь, божились, что посторонних не было, и, акцентировали внимание на то – «он же ублюдок, который лишал людей жизни, с чего вдруг такой переполох из-за его грязного трупа?....».
Подумаешь. Нет сердца. Как и у всех его жертв. Разве у таких нелюдей оно бывает?
Я сорвался в морг, там все ещё было тело Вивьена. Осенний дождь от всей души поливал холодным ливнем разбитую брусчатку старых узких улиц. Центральный морг, мать его, а добираться как на край света, чертыхнулся я про себя, одновременно стараясь открыть тяжёлую входную дверь и сложить зонт.
- давайте я вам помогу...
Передо мной в проёме двери появился худощавый паренёк.
- я придержу дверь, а вы сложите зонт, а то льёт как из ведра, за минуту до нитки промокнете.
-да, такое бывает, согласился я, если стараться делать два дела одновременно. Да и к тому же – безуспешно.
Он еле заметно улыбнулся. Я сложил зонт, поблагодарил за помощь и уже заходя в дверной проём, заметил что парень уходит прочь под проливным ливнем без зонта…
- эй, льёт же ж, окликнул я его
-ага, не страшно, поможет смыть следы.
Он опять еле заметно улыбнулся, или мне так показалось при тусклом свете, который косо падал из дверного проёма, и растворился темноте вечера, оставляя еле уловимый запах лилий….

На проходной я показал своё удостоверение, объяснил причину позднего визита. Сторож что-то пошутил на тему, что у этого мертвеца нынче много гостей и неспешно провёл меня к дежурному посту. Я дождался врача, тот, в свою очередь, провёл меня в лифт. Заходя в него – откинул шуточку – что вообще-то это лифт только для мёртвых. Никогда не понимал такой юмор. Хотя сам являюсь представителем медицины, но…Мы спустились на два этажа ниже. Острый запах формалина и вязкий сладкий запах разложения. Вот она – жизнь после смерти.
- 44?
- что, простите?
Переспросил я.
- ну, вам нужен «клиент» под № 44, так ведь?
- да.
-ну, тогда мы прибыли, вас оставить одних?
Ехидно подшутил парень.
-да.
Я был не расположен к шуткам.
- тогда можете не торопиться, хмыкнул он мне в ответ и добавил, - и да, форму не забудьте заполнить. Причины посещения и прочая бюрократическая хрень, ага?
- хорошо.
Скупо ответил я.

«Разум – это кукловод. И тут я его понял. Он тоже пришел к этому выводу и обрезал эти нити. Когда остаётся только сердце - остаётся правда. Никакой игры.
И я захотел правды.
Игра закончилась» - именно эти строки крутились у меня в голове пока я несмело открывал камеру, где хранилось его тело.
- какого лешего???...к горлу подкатила тошнота, перед глазами начала растворяться картинка. Лилии. Это последнее что я помню перед тем, как потерял сознание. Эти холодные цветы.
Затем следователь рассказал мне свою версию произошедшего, не забывая то и дело повторять – а я ведь говорил – что это целый культ, это зараза, которую просто так нельзя остановить. Нервно курил и сетовал на то, что над ним посмеивались, когда он выдвинул теорию «большого заговора» и последователей. Может он параноик, но тут фрагменты в моей голове начали складываться в нечто цельное. Нечто, что можно понять только сердцем, разум от этого – теряет трезвость мысли. Сводит с ума.

До того, как Жерар начал убивать, он работал в полиции, потом, не поделив что-то с шефом, подал на увольнение и начал заниматься частным делом. Открыл свою конторку и зарабатывал тем, что предоставлял услуги частого сыщика. Если копнуть поглубже, можно было узнать, что его любимая жена, изменяла ему как раз с его бывшим руководителем, это и была причина. И не только причина увольнения, но и убийств. После развода, его жена уехала к своей матери. Но, мать уверяет – что своей дочери она так и не увидела. Естественно, что Жерар был в числе первый подозреваемых, но следствие зашло в тупик. Нет тела, нет от чего плясать. Со временем шумиха утихла. Жерар продолжал свою двойную жизнь.
- выходит, его жена стала его первой жертвой. Чего мы до сих пор не можем доказать.
-нет, ответил я, думаю его первой жертвой, стал он сам.
- тогда ему стоило упростить всё это и просто нажать на курок, когда дуло ствола было у его виска, ты так не думаешь, Патрик?
- это было б слишком просто, отметил я.
На пару минут в кабинете зависла неловкая тишина, затем я добавил:
- а ведь и вправду, он хотел смыть следы.
- что-то?
Переспросил следователь.
- да нет, это я так, мысли в слух…
И улыбнулся.
- хрен вас поймёшь. Психиатры, а порой ведёте себя как ровня психам.
- да-да, как и убийцы.
- что именно ты хочешь этим сказать?
- они тоже не всегда убивают, ради убийства. Их истинная цель – меняет их суть.

Время от времени напряжённую остановку в комнате разбавляли капли дождя, которые всё реже и реже, ударялись о подоконник.
Уже когда я уходил, следователь мне вслед крикнул:
- Патрик, так ты разгадал загадку, почему он оставил лилии. Забрал сердце. А оставил эти цветы? В чём связь?
- в запахе.
Сказал я, открывая дверь.
-хотя знаешь, всё это уже не имеет значения. Да и дождь почти закончился. Но только не игра.

Лилии, значит… как предсказуемо, если учитывать, что решение принималось сердцем. Я улыбнулся сам себе и этой догадке. А ведь тот паренёк, от него как раз пахло лилиями. Это ведь можно приобщить к врачебной клятве хранить тайну общения с пациентом, отметил я сам для себя. . Это ведь повод промолчать. И я -молчал.


Эпилог:

Прохладный осенний ветер путал его волосы. Он немного поёжился, поднял ворот пальто повыше, в надежде спрятаться от сырой утреней прохлады.
Его походка была неспешной. Хрупкие листья, не так давно упавшие с деревьев, укутали сырую землю и шуршали, внимая каждому его шагу.
18 поле, ряд 3. Его глаза искали могилу, где покоиться Лилия. Прекрасная, верная супруга Вивьена

«Лилия Торн– 1980– 2012.
Любимая жена.
Единственный дорогой мне Человек, покойся с миром…»

Он нашел её могилу.
- Я бы помолился, но я не знаю ни одной молитвы. Я человек науки. А наука и религия под руку не ходят. Да и Бог вряд ли бы воспринял её от такого, как я. Но я думаю, Ты сам прочтёшь ей, и не одну, молитву, из ваших личных. Как читал когда-то, когда она спала после изнуряющих сеансов химиотерапии, и когда она уже потеряла веру, а ты верил, верил – что это – не конец.
Он снял рюкзак со своего плеча, поставил на землю. Достал из него маленькую лопатку и начал копать у подножья её могилы ямку. Когда он достиг нужной глубины, он достал из рюкзака банку, в которой было сердце Вивьена.
- ты ведь именно так хотел, верно? Покоиться с ней, у её ног, как в знак вечной признательности и покорности. Пусть теперь она обретёт твоё сердце, и в этот раз навеки.
Он тяжело вздохнул, когда верх банки покрыла сырая земля, прикрыл сухими листьями свежую чёрную землю. Поднялся, сделал пару шагов к близь растущему старому дереву, спрятался в его тени от ярких лучей утреннего мягкого света, и закурил. Про себя отметил – что легче ему не стало, после выполнения обещания, а наоборот, почувствовал, что пустота занимает в нём теперь куда большую территорию.
- небо, тебе ведь таких как я не понять, да? Что ж, я и не прошу об этом. Но что-то мне подсказывает, что теперь вы будете там не только о море говорить.
Он вернулся к рюкзаку, закинул его на плечи. Он стал гораздо легче.

Феликс еле заметно улыбнулся и сказал:
- что ж, любимая, теперь остались только Ты да Я. И никаких чужих сердцебиений.

Осенние листья шуршали в след, вторя каждому его удаляющемуся шагу.
- а ведь в каждый сезон они шуршат по-разному, Ты не замечала?

И в левой области грудной клетки сердце сдавило обручем.


весна-осень 2013


© Fenix Nef/86





пс. фух, да, я наконец закончила этот рассказ.
Это именно то, о чём я тебе ранее писала, Макс.
Надеюсь, ты поймёшь.

ф.н.