~ III. Сочиняя душу.
Меня зовут Авель, нет, конечно, это не моё настоящее имя. Имя, данное мне при рождении, я не смогу вспомнить, поскольку когда-то отдал свою жизнь брату. А с ней, и своё имя. С тех пор – он зовёт меня Авелем. И только сейчас я понял, что величайшем созданием моего брата – была наша душа.
Сейчас, листая его дневник, я словно живу, проживаю нашу жизнь заново, но вижу её другими глазами. Глазами самого честного монстра, который когда либо был рождён человеком.
Пока огонь добирается до этого этажа, у меня ещё есть толика времени, чтоб понять, отчего я стал Каином…и насколько сильно я ошибался. И ошибался ли?
У него такой красивый почерк. Он как будто писал не дневник, а роман. Длинной в пару столетий. Да, мы с ним жили слишком долго. Необычно долго, как для простых людей. Может всё из-за того, что ни у одного из нас не было души, а значит – не было чему уходить из телесной оболочки. Впрочем, это лишь догадки.
3 июля 1989 года.
«...говорят, нет ничего лучше запаха свежеиспечённого хлеба, свежеотпечатанной книги,...я же вам скажу - нет ничего лучшего, чем запах только что созданного музыкального шедевра… записанного на мягкой да гладкой кожи прелестной девушки, с которой я только что занимался любовью. Именно любовью, каждый раз – я отдавал себя до остатка. А потом, как и полагается, пожинал плоды общего счастья. А всё потому что это моё детище, ведь романтики верят, что дети рождаются - только от большой любви. Хотя, не обязательно обоим быть в курсе этого чувства. Так уж сложилось, что я романтик. Да-да, романтик и творец. Я пишу музыку. И я пишу её так, чтоб она была вечной. Я и всегда был вполне честен. Каждая из них знала, что она станет моей музой, когда придёт её час, и продолжит свою жизнь в музыкальном творении. Причём, буквально. Я полагаю, о этой буквальности, они не подозревали до самого конца. Хотя, хочется верить, что есть на свете люди – готовые отдать жизнь за правое дело. А оно было именно таковым….»
7 июля 1989 года.
«..нас всегда было трое.. я, моя музыка и мой брат.
Правду говорят - из двух братьев - женщина всегда выберет Каина. Так и выходило. И брат мой, будучи Авелем для меня, принимал это как должное. Ведь он знал, только руками Каина - может быть создана одна, но вечная жизнь, посредством поглощения им другой – короткой, человеческой жизни.
Сегодня, он как и ранее, приготовил нужное количество кураре. Этот яд – изящный. Он парализует окончания двигательных нервов всех поперечно-полосатых мышц, а, следовательно и мышц, отвечающих за дыхание, и смерть наступает от удушья при почти ненарушенном сознании. Мне было достаточно нанести небольшую ранку на теле возлюбленной и дать яду проникнуть в него. Во время секса – сделать это проще простого. И никто не успевал сообразить, что что-то пошло не так, что это не эффект экстаза слияния….мышцы застывали в той же позе, в какой начал действовать яд. В позе неописуемого словами плотского удовольствия. Я был с ними. От начала и до самого их перевоплощения в музыку. Я брал острый, тонкий скальпель, и вырезал на их телах нотный стан, ноты… ноты складывались в музыкальное чудо. И за 10-15 минут, а именно столько надо, чтоб наступила смерть при точном расчёте нужной дозы яда, я успевал перевоплотить их в музыку. Вечную.
Мне закладывало уши, как при сладостном оргазме, и я слышал, как в венах моих пульсирует музыка, так выходила жизнь из их смертных тел, становясь бессмертной. Затем, как обычно, я засыпал…
Далее, могу лишь предполагать, но.. далее был выход Авеля. Он аккуратно забирал тело, дабы не тревожить меня, переписывал моё творение на бумагу, убирал в комнате и избавлялся от тела.
Мой брат Авель, мой преданный брат. Мы будем постоянными».
18 июля 1989 года.
«Сегодня я говорил с Авелем, спросил, не устал ли он быть в такой роли, быть моим братом…на что он ответил: «- эти жизни, жизни тех девушек, были переменным слагаемым в уравнении, результатом которого всегда была музыка. Лишь мы трое – оставались постоянными в этом уравнении… Ты, твоя музыка и я.» Я воспитал в тебе подлинного ценителя искусства, да…»
24 июля 1989 года.
«Вот уже пару дней я ничего не пишу. Я живу в ожидании… и в голоде. Авель должен найти и организовать подход к изумительной девушке. Рыжие вьющиеся волосы, зелёные глаза. Она вся искрилась в лучах солнца. Я чувствую, она была б самым изысканным моим творением… в будущем. Я жду, в предвкушении. Уже 21:17, а Авеля всё нет. Как же я хочу узнать её вкус, услышать её звучание…»
03 августа 1989 года.
«В каждом её движении была музыка, в том, как она поправляет волосы, как мешает ложечкой сахар в чае, как улыбается…, как рассеивается свет от утренних лучей солнца на её плече. Я люблю наблюдать за ней, когда она спит. Это так сладко и тепло.
…я смотрел на неё – и у меня закладывало уши.. и я слышал… слышал вихрь музыки. И писал её. Писал. Каждый раз разную, неповторимую. В первый раз, за последние пару столетий, мне казалась – эта жизнь достойна быть вечной, не теряя свою человеческую форму, а истинную форму её красоты – я и так со всеми тонкостями передавал в нотах…»
17 августа 1989 года.
«Мой брат, Авель, мне кажется, в наше уравнение добавилась ещё одно неизменное слагаемое Её зовут Ада.
Право же, такое имя, а для меня она стала Раем при жизни. Надеюсь, брат, ты тоже чувствуешь этот рай, который я переношу в музыку. Она – умиротворяет, дарует чувство чистоты настоящих чувств. Ни одна нота – не фальшивит, ни одна!
Брат, это прекрасно, правда?...мы столько лет жили, и лишь сейчас познали настоящее чудо…»
23 октября 1989 года.
«Брат, не так давно Ада сказала, что кроме моей музыки, у нашей любви будет ещё один ребёнок. Она в положении. Видел бы ты свои глаза, когда я тебе это сказал. Вместо мажора, в них отражался минор. Мне кажется, или тебе не хватает, роли Авеля. Меня мучал этот вопрос последние пару дней, но спросив у тебя, я получил ответ – что ты лишь одно из слагаемых, а уравнение создавать мне. Видимо, ты уже свыкся с таким раскладом.»
Дым постепенно заполнял комнаты, я слышал звук бьющегося стекла, видимо на первом этаже стёкла в оконных рамах треснули от давления жара огня на них. Я сделал ещё один глоток холодного красного вина и перевернул страницу.
18 декабря 1989 года.
«Сегодня меня пригласили выступать в предпраздничном концерте в Оперном Театре. Очень жаль, что из-за токсикоза, Ада не сможет слышать и видеть мою игру. Жаль, что и ты, брат мой, её не увидишь, поскольку ты вызвался присмотреть за моей любимой. До вечера, брат. Я обязательно захвачу для тебя бутылку твоего любимого красного вина…»
18 декабря 1989 года.
«Мои пальцы касались клавиш фортепианно так же легко и нежно, как я касался к каждой из девушек, с которых писал эту музыку. Я буквально чувствовал их присутствие. Фортепиано пело их песни разными голосами. Представь себе…клавиши одни и те же, но их сочетание, переливы – индивидуальны и неповторимы. Это наша с тобой заслуга, наша, брат. И завершил выступление последним написанным мною творением, да, даже ты его ещё не слышал, это была музыка, которую мне подарила душа нашего общего счастья. Моего, Ады, нашего будущего ребёнка и твоя. Я предполагал, что вы услышите её на выступлении, и узнаете свои голоса. Она божественна. Правда. Я и сам не сразу в это поверил. Оказывается, Каин, рождённый без души, смог её обрести в другом человеке. Вот увидишь, я скоро буду дома, ты почувствуешь этот вкус. Вкус нашей музыки. Всё, такси уже приехало, скоро…очень скоро.»
Я закрыл дневник.
Это была твоя последняя запись.
Я подошел к фортепиано. Мне всё тяжелее дышать, дым проникает в лёгкие, окутывает их как туман в предрассветное время холмы, леса…
Беру в руки ноты. Они немного размыты…я вспоминаю то, что произошло совсем недавно…сегодня, когда ты вернулся. Ты позвал Аду, в ответ была тишина. Я сидел тут и ждал…на втором этаже нашего дома. Нашего, слышишь.
Потом я чётко слышал как ты хлопаешь дверями, переходя из комнаты в комнату .Затем тишина… и твой крик. Он почти оглушил меня. Я в первый раз слышал, как ты кричишь. Дальше всё поглотила тишина.
Я медленно спускался вниз. Это заняло у меня минут 10-15, может чуть больше. Я не смог заставить себя зайти в ванную. Медленно облокотился о стену, я сполз на пол у входа в неё. Большая часть времени ушла на то, чтоб я собрался с духом, и всё же зашел туда, где были вы.
Ты сидел у ванны, держал её руку и губами жадно припал к запястью, из которого всё ещё сочилась кровь. Столько крови… Я думаю, когда ты понял, что её уже не спасти, ты хотел впитать как можно больше её души через кровь. Ведь жизнь, что когда-то зародилась с кровью, через неё и покидала её тело. Но ты ведь не сразу понял, что сделал твой брат. Не сразу. Доза кураре, которую я вколол Аде, мотивируя это – как введение необходимых лекарственных препаратов, что врач мне посоветовал и, мол, это поможет в её состоянии, была громадной. Она так беспокоилась о вашем ребёнке, что ничего не заподозрила. Буквально минуты через 4, может чуть больше, она была обездвижена. Я тем временем набрал для неё ванную. Добавил туда масло мирты. Думаю, я подсознательно хотел перебить миртой, её запах. Ревностно. Замечательный аромат. Когда я её раздевал и укладывал в ванную, она всё ещё была жива,…но брат, поверь мне, когда я вскрывал её вены на запястьях – она ничего не чувствовала. Она задохнулась. Её убил не яд, а любовь, она не имела права испытывать её к тебе, и более того – вызывать взаимность. Но она посмела это сделать.
За всё надо платить.
За всё.
Доза была невероятно большой. И этот яд всё ещё был в её крови, которую ты так жадно поглощал. Ты поранил свои губы, так яд ещё быстрее смог проникнуть в тебя. Ты продержался дольше. Может от того, что мы не одного столетие использовали его, и к малым дозам, у твоего организма всё же была сопротивляемость. К малым, но я использовал весь яд, который оставался. Весь. Потому как знал – это наш конец.
Я хотел вынести тебя от туда, но твоя, рука настолько сильно держала руку Ады, что я был бессилен вас разделить. Даже убивая, даже убив вас, я сделал вас ещё ближе.
У входа в ванную были ноты. На полу. Когда оцепенение прошло, я поднялся, подобрал их. Затем обошёл весь первый этаж нашего дома и облил его бензином, проверил, чтоб двери и окна – были закрыты. Последний раз заглянул к вам, из внутреннего кармана твоего плаща забрал твой дневник. Только ты и я знали, что ты всегда держал его рядом с собой, но не на веду у всех. Затем - кинул спичку. Махонький огонёк с неё вскоре превратился в громадные, жадные языки пламени.
После, поднялся на второй этаж, прихватив ещё вино. Да, ты сдержал слово. На зеркале в прихожей стояла бутылка. В красивой упаковке.
Мне стало смешно. До слёз.
Я смеялся.
И сейчас…я играю. Ты ведь не знал, брат, что я тоже умею играть. Всегда, когда ты засыпал после очередного сочинения, я был первым, кто играл созданное тобою произведение. Лишь этот раз – оказался исключением. Я даже не смотрел на ноты, я успел их запомнить…мои пальцы дрожали. Трепет, необычный трепет…и что-то горячее медленно потекло по щекам… Солёное. Вот какие на вкус слёзы. Как морская вода. Или как душа? Я вспомнил сказку… помнишь?... мама читала нам её очень давно, смысл был в том, что все люди были когда-то океаном, потом появилась суша и дала нам тела, но океан был заточён в каждого из нас в виде души. И каждый раз, когда мы плачем – мы теряем кусочки этой самой души. Она не может восполнится. И когда уже не будет слёз – значит – что из тела – вышла вся душа, и вернулась в океан. За всю нашу сознательную жизнь, мы – ни разу не плакали. Или мы так её берегли, сами того не ведая, или, в нас её не было.
Сейчас я думаю – что она не была рождена вместе с нами, что смыслом нашей долгой жизни – было – её приобретение
Ведь не зря, ты дал название своему произведению «Душа».
Я играл… играл и плакал…чувствовала, как дым- застилает сознание…слышал, как падает мебель в пасть огня, который уже завладел вторым этажом. Характерный треск, когда жар поедает древесину. И последнее что я помню, перед тем, как вытекла последняя капля моей души, это что я подумал: в этот вечер – я узнал, что заполучив душу, мы начинаем уметь плакать. Ведь мы оба – научились плакать... именно сегодня.
Это последнее что я помню перед тем, как вернулся в океан…душа – звучала по истине – великолепно, брат. Она того стоила.
Наброску пару лет. До ума долепила 15/03/2013.
© Fenix Nef/86
пс. да-да, я давно дошел до ручки...и она оказалась не шариковой...а дверной, и вела она в...
ф.н.